Неточные совпадения
Слова Марьи Ивановны открыли мне глаза и объяснили мне многое. Я понял упорное злоречие, которым Швабрин ее преследовал. Вероятно,
замечал он нашу взаимную склонность и старался отвлечь нас друг от друга. Слова, подавшие повод к нашей ссоре, показались мне еще более гнусными, когда, вместо
грубой и непристойной насмешки, увидел я в них обдуманную клевету. Желание наказать дерзкого злоязычника сделалось во мне еще сильнее, и я с нетерпением стал ожидать удобного случая.
Бесстыдство Швабрина чуть меня не взбесило; но никто, кроме меня, не понял
грубых его обиняков; по крайней мере никто не обратил на них внимания. От песенок разговор обратился к стихотворцам, и комендант
заметил, что все они люди беспутные и горькие пьяницы, и дружески советовал мне оставить стихотворство, как дело службе противное и ни к чему доброму не доводящее.
— У Сомовой. За год перед этим я ее встретил у одной теософки, есть такая глупенькая, тощая и тщеславная бабенка, очень богата и влиятельна в некоторых кругах. И вот пришлось встретиться в камере «Крестов», — она подала жалобу на
грубое обращение и на отказ
поместить ее в больницу.
— Другой — кого ты разумеешь — есть голь окаянная,
грубый, необразованный человек, живет грязно, бедно, на чердаке; он и выспится себе на войлоке где-нибудь на дворе. Что этакому сделается? Ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда
мечет его из угла в угол, он и бегает день-деньской. Он, пожалуй, и переедет на новую квартиру. Вон, Лягаев, возьмет линейку под мышку да две рубашки в носовой платок и идет… «Куда,
мол, ты?» — «Переезжаю», — говорит. Вот это так «другой»! А я, по-твоему, «другой» — а?
За столом в людской слышался разговор. До Райского и Марфеньки долетал
грубый говор,
грубый смех, смешанные голоса, внезапно приутихшие, как скоро люди из окон
заметили барина и барышню.
Глаза, как у лунатика, широко открыты, не мигнут; они глядят куда-то и видят живую Софью, как она одна дома мечтает о нем, погруженная в задумчивость, не
замечает, где сидит, или идет без цели по комнате, останавливается, будто внезапно пораженная каким-то новым лучом мысли, подходит к окну, открывает портьеру и погружает любопытный взгляд в улицу, в живой поток голов и лиц, зорко следит за общественным круговоротом, не дичится этого шума, не гнушается
грубой толпы, как будто и она стала ее частью, будто понимает, куда так торопливо бежит какой-то господин, с боязнью опоздать; она уже, кажется, знает, что это чиновник, продающий за триста — четыреста рублей в год две трети жизни, кровь, мозг, нервы.
Вопросов я наставил много, но есть один самый важный, который,
замечу, я не осмелился прямо задать моей матери, несмотря на то что так близко сошелся с нею прошлого года и, сверх того, как
грубый и неблагодарный щенок, считающий, что перед ним виноваты, не церемонился с нею вовсе.
— Эх, ce petit espion. Во-первых, вовсе и не espion, потому что это я, я его настояла к князю
поместить, а то он в Москве помешался бы или помер с голоду, — вот как его аттестовали оттуда; и главное, этот
грубый мальчишка даже совсем дурачок, где ему быть шпионом?
Нужно
заметить, что пьеса не была каким-нибудь
грубым заговором, а просто после известной уже читателям утренней сцены между супругами последовало молчаливое соглашение.
Они только не могут скрыть свою страстность, подчас очень
грубую, — вот это и поражает, вот это и
замечают, а внутри человека не видят.
— Да тебе-то что за дело? чай, в конторщики сам
метишь! — с
грубым смехом отвечал Константин. — Должно быть!
— Для меня? Не менее, чем для тебя. Это постоянное, сильное, здоровое возбуждение нерв, оно необходимо развивает нервную систему (
грубый материализм,
замечаем опять мы с проницательным читателем); поэтому умственные и нравственные силы растут во мне от моей любви.
«Будто мой аппетит ослабевает, будто мой вкус тупеет оттого, что я не голодаю, а каждый день обедаю без помехи и хорошо. Напротив, мой вкус развивается оттого, что мой стол хорош. А аппетит я потеряю только вместе с жизнью, без него нельзя жить» (это уж
грубый материализм,
замечаю я вместе с проницательным читателем).
— А энергия работы, Верочка, разве мало значит? Страстное возбуждение сил вносится и в труд, когда вся жизнь так настроена. Ты знаешь, как действует на энергию умственного труда кофе, стакан вина, то, что дают они другим на час, за которым следует расслабление, соразмерное этому внешнему и мимолетному возбуждению, то имею я теперь постоянно в себе, — мои нервы сами так настроены постоянно, сильно, живо. (Опять
грубый материализм,
замечаем и проч.)
— Это Ася ее нашла, — отвечал Гагин, — ну-ка, Ася, — продолжал он, — распоряжайся. Вели все сюда подать. Мы станем ужинать на воздухе. Тут музыка слышнее.
Заметили ли вы, — прибавил он, обратясь ко мне, — вблизи иной вальс никуда не годится — пошлые,
грубые звуки, — а в отдаленье, чудо! так и шевелит в вас все романтические струны.
Агния молча проглотила эту обиду и все-таки не переставала любить Галактиона. В их доме он один являлся настоящим мужчиной, и она любила в нем именно этого мужчину, который делает дом. Она тянулась к нему с инстинктом здоровой, неиспорченной натуры, как растение тянется к свету. Даже
грубая несправедливость Галактиона не оттолкнула ее, а точно еще больше привязала. Даже Анфуса Гавриловна
заметила это тяготение и сделала ей строгий выговор.
Если же вы не захотите нас удовлетворить, то есть ответите: нет, то мы сейчас уходим, и дело прекращается; вам же в глаза говорим, при всех ваших свидетелях, что вы человек с умом
грубым и с развитием низким; что называться впредь человеком с честью и совестью вы не
смеете и не имеете права, что это право вы слишком дешево хотите купить.
— Он, вероятно, теперь не пьет, —
заметил Павел, желая хоть немного смягчить эти
грубые слова ее.
К моему оскорблению присоединилось и другое:
грубая, великосветская манера, с которою он, не отвечая на мой вопрос и как будто не
заметив его, перебил его другим, вероятно, давая мне
заметить, что я слишком увлекся и зафамильярничал, осмелившись предлагать ему такие вопросы.
Замечала она, что когда к Николаю приходил кто-либо из рабочих, — хозяин становился необычно развязен, что-то сладкое являлось на лице его, а говорил он иначе, чем всегда, не то
грубее, не то небрежнее.
Ей казалось, что с течением времени сын говорит все меньше, и, в то же время, она
замечала, что порою он употребляет какие-то новые слова, непонятные ей, а привычные для нее
грубые и резкие выражения — выпадают из его речи.
Как часто бывает, что вы года видите семейство под одной и той же ложной завесой приличия, и истинные отношения его членов остаются для вас тайной (я даже
замечал, что чем непроницаемее и потому красивее эта завеса, тем
грубее бывают истинные, скрытые от вас отношения)!
— Но, может быть, он какой-нибудь
грубый, пьяный? —
заметил с брезгливостью сенатор.
Замечу, однако, что и в сем настроении Наталья Николаевна значительно меня,
грубого мужчину, превосходила как в ума сообразительности, так и в достоинстве возвышенных чувств.
Он
замечал в Марте только недостатки, — много веснушек, большие руки и с
грубою кожею.
Даже и в спокойном своем состоянии Передонов, как и все
грубые люди, не мог точно оценить мелких явлений: он или не
замечал их, или преувеличивал их значение.
Любонька целой жизнию, как сама высказала, не могла привыкнуть к
грубому тону Алексея Абрамовича; само собою разумеется, что его выходки действовали еще сильнее в присутствии постороннего; ее пылающие щеки и собственное волнение не помешали, однако ж, ей разглядеть, что патриархальные манеры действуют точно так же и на Круциферского; спустя долгое время и он, в свою очередь,
заметил то же самое; тогда между ними устроилось тайное пониманье друг друга; оно устроилось прежде, нежели они поменялись двумя-тремя фразами.
— Вам хочется избавиться от меня, —
заметил я ей довольно
грубым тоном. — Боитесь, что я умру у вас…
Вот извольте посмотреть, — прибавил он, оттыкая одну из ближайших колодок и заглядывая в отверстие, покрытое шумящей и ползающей пчелой по кривым вощинам: — вот эта молодая; она видать, в голове у ней матка сидит, а вощину она и прямо и в бок ведет, как ей по колодке лучше, — говорил старик, видимо увлекаясь своим любимым предметом и не
замечая положения барина: — вот нынче она с калошкой идет, нынче день теплый, всё видать, прибавил он, затыкая опять улей и прижимая тряпкой ползающую пчелу, и потом огребая
грубой ладонью несколько пчел с морщинистого затылка.
В то время ему было сорок три года; высокий, широкоплечий, он говорил густым басом, как протодьякон; большие глаза его смотрели из-под темных бровей
смело и умно; в загорелом лице, обросшем густой черной бородой, и во всей его мощной фигуре было много русской, здоровой и
грубой красоты; от его плавных движений и неторопливой походки веяло сознанием силы. Женщинам он нравился и не избегал их.
Ещё в деревне он знал
грубую правду отношений между мужчиной и женщиной; город раскрасил эту правду грязью, но она не пачкала мальчика, — боязливый, он не
смел верить тому, что говорилось о женщинах, и речи эти вызывали у него не соблазн, а жуткое отвращение.
— Ревность действительно чувство весьма
грубое, — начал на это рассуждать Миклаков, — но оно еще понятно и почти законно, когда вытекает из возбужденной страсти; но вы-то ревнуете не потому, что сами любите княгиню, а потому только, что она имеет великую честь и счастие быть вашей супругой и в силу этого никогда не должна
сметь опорочить честь вашей фамилии и замарать чистоту вашего герба, — вот это-то чувство, по-моему, совершенно фиктивное и придуманное.
Глафира. А в чем же мне ходить? В старых полинялых обносках, давно вышедших из моды?
Грубая черная одежда по крайней мере оригинальна и обращает на тебя внимание; притом же и улыбнуться кому-нибудь и
смело окинуть глазами гораздо эффектнее из-под черного платка, чем из-под старомодной шляпки. Но носить это платье можно недолго и только с известной целью; а если вообразить, что придется всю жизнь таскать эту ветошь… О! это можно с ума сойти.
Когда Федосей, пройдя через сени, вступил в баню, то остановился пораженный смутным сожалением; его дикое и
грубое сердце сжалось при виде таких прелестей и такого страдания: на полу сидела, или лучше сказать, лежала Ольга, преклонив голову на нижнюю ступень полкá и поддерживая ее правою рукою; ее небесные очи, полузакрытые длинными шелковыми ресницами, были неподвижны, как очи мертвой, полны этой мрачной и таинственной поэзии, которую так нестройно, так обильно изливают взоры безумных; можно было тотчас
заметить, что с давних пор ни одна алмазная слеза не прокатилась под этими атласными веками, окруженными легкой коришневатой тенью: все ее слезы превратились в яд, который неумолимо грыз ее сердце; ржавчина грызет железо, а сердце 18-летней девушки так мягко, так нежно, так чисто, что каждое дыхание досады туманит его как стекло, каждое прикосновение судьбы оставляет на нем глубокие следы, как бедный пешеход оставляет свой след на золотистом дне ручья; ручей — это надежда; покуда она светла и жива, то в несколько мгновений следы изглажены; но если однажды надежда испарилась, вода утекла… то кому нужда до этих ничтожных следов, до этих незримых ран, покрытых одеждою приличий.
Для объяснения
грубого тона, который имел с Татьяной Ивановной Ферапонт Григорьич — человек вообще порядочный, я должен
заметить, что он почтеннейшую хозяйку совершенно не отделял от хозяек на постоялых дворах и единственное находил между ними различие в том, что те русские бабы и ходят в сарафанах, а эта из немок и рядится в платье, но что все они ужасные плутовки и подхалимки.
— Экой у тебя голос
грубый, — вздохнув и мотая головой,
заметил он. — И голос и самые слова…
Софья Егоровна. Не говори мне про женщин! Тысячу раз на день ты говоришь мне о них! Надоело! (Встает.) Что ты делаешь со мной? Ты уморить меня хочешь? Я больна через тебя! У меня день и ночь грудь болит по твоей милости! Ты этого не видишь? Знать ты этого не хочешь? Ты ненавидишь меня! Если бы ты любил меня, то не
смел бы так обращаться со мной! Я не какая-нибудь простая девчонка для тебя, неотесанная,
грубая душа! Я не позволю какому-нибудь… (Садится.) Ради бога! (Плачет.)
Воины, как перед тем юноши, обступили Мафальду и жаждали ее объятий. Но так как они были
грубые люди и не могли соблюдать очередь, как делали это учтивые и скромные юноши того города, хорошо воспитанные их благочестивыми родителями, то они разодрались, и пока один из них обнимал Мафальду, другие пускали в ход оружие, чтобы решить силой
меча, кто должен насладиться несравненными прелестями Мафальды. И многие были ранены и убиты.
Нужно, впрочем,
заметить, что далеко не все вивисекционисты исходят при решении вопроса из таких
грубых и невежественных предпосылок, как мы сейчас видели.
Раскольников убедился в нем, как в
грубом злодее, сладострастном развратнике и подлеце. Но Достоевский
замечает, что заключение Раскольникова было неправильно. И, действительно, Свидригайлов гораздо «оригинальнее», чем думает Раскольников. «Оригинальность» эта ярко вскрывается в чудовищной сцене последнего его свидания с Дунею.
— Я делаю самые простые выводы из самых простейших фактов, — сказал он, — и притом из общеизвестных фактов, которые ясно убеждают, что с женщиной поступают коварно и что значение ее все падает. Как самое совершеннейшее из творений, она призвана к господству над
грубою силой мужчины, а ее
смещают вниз с принадлежащего ей положения.
Общество
замечает лишь
грубые реальности.
— Да, — отвечал разжалованный, — он добрый человек, но он не может быть другим, не может быть человеком, с его образованьем и нельзя требовать. — Он вдруг как будто покраснел. — Вы
заметили его
грубые шутки нынче о секрете, — и Гуськов, несмотря на то, что я несколько раз старался замять разговор, стал оправдываться передо мной и доказывать, что он не убежал из секрета и что он не трус, как это хотели дать
заметить адъютант и Ш.
Книжники же, и не подозревая в фарисейских учениях тех разумных основ, на которых они возникли, прямо отрицают всякие учения о будущей жизни и
смело утверждают, что все эти учения не имеют никакого основания, а суть только остатки
грубых обычаев невежества, и что движение вперед человечества состоит в том, чтобы не задавать себе никаких вопросов о жизни, выходящих за пределы животного существования человека.
Федя. А ты чего к нему пристала? Ему невмочь, а ты… бабьи глупости… Он из праведности не может тебе
грубое слово вымолвить, а ты обрадовалась, рада, что он тебя, дуру, слушает… Спи, дедусь, не слушай! Пущай болтает, а ты наплюй. Бабий язык — чертово
помело, выметет из дому хитреца и мудреца. Наплюй… (Всплескивает руками.) Да и худой же ты, братец ты мой! Страсть! Чисто как ни на есть мертвый шкилет! Никакой живности! Ай и впрямь помираешь?
На стене, красовавшейся переплетами кирпичей, висели железные шишаки
грубой работы, колонтари (латы), писанные серебром, и простые, железные, на которых ржавчина въелась кровавыми пятнами, кончары (оружие вроде
меча и кинжала, немного поменее первого и поболее второго), из коих некоторые были с искусною золотою насечкою и украшениями, изобличающими восток, палицы, сулицы (метальные копья), шестопер, знак воеводства, как ныне маршальский жезл, и несколько железных щитов с конусными выемками.
— Пикни же он
грубое словечко, я ему глаза выцарапаю; мой Петенька и сучку царскую выпустит — посмей-ка он тогда тронуть волоском! А вот быть по-нашему с Бироном; да я, господи прости! хочу скорей лишиться доброго имени, пускай называют меня шлюхой, неумойкой, такой-сякой, коли я не увижу головы врага нашего на плахе, а вот быть, быть и быть…
Он
замечает холодность его к матери, иногда
грубое обхождение и сам, в некоторых необузданных выходках против нее, показывает, что он достойный сын отца и наследник всех его качеств.
Этот бывший атаман разбойников, выказав себя неустрашимым героем, искусным вождем, выказал необыкновенный разум и в земских учреждениях, и в соблюдении воинской подчиненности, вселив в людей
грубых, диких доверенность к новой власти, и строгостью усмирял своих буйных сподвижников, которые, преодолев столько опасностей в земле, ими завоеванной на краю света, не
смели тронуть ни волоса у мирных жителей.
Чтоб праха
Мертвых никто не обидел, надгробные камни с простою
Надписью, с
грубой резьбою прохожего
молят почтить их
Вздохом минутным; на камнях рука неграмотной музы
Их имена и лета написала, кругом начертавши,
Вместо надгробий, слова из святого писанья, чтоб скромный
Сельский мудрец по ним умирать научался.